№ 6 (2024)

Статья основана на материале, записанном авторами в экспедиции 2024 г. в село Юдино Подгоренского района Воронежской области, говор которого можно локализовать как украинский. Анализ расшифровки аудиозаписей трех жительниц села (главными информантами явились две женщины 1935 и 1937 гг. р.) позволил выявить основные черты, характерные для исконного говора, а также рассмотреть некоторые результаты взаимодействия говора с русским языком, который является единственным официальным языком на территории существования говора: СМИ (телевидение, радио) и обучение в школе на русском языке.

Основные фонетические особенности: [и] на месте *ě под ударением и без ударения (но в заимствованиях [е]: ме́л), на месте *e в новом закрытом слоге; в звуке [ы] в безударных слогах совпадают отражения *ы, *и и *е, однако в конечном открытом слоге они различаются; различение /о/ и /а/ в безударных слогах, за исключением заимствований из русского; губные согласные смягчаются только перед [и]; фонема /в/ представлена губно-губным звуком, но в некоторых случаях перед [с] — глухим [ф]; фонема /г/ представлена фарингальным звонким звуком [h], за исключением единичных заимствований, в которых [г] взрывной.

Грамматические особенности: нечленные формы прилагательных; окончание -оhо в род. пад. м. и ср. р. прилагательных и местоимений и т. д.

Наряду с хорошо сохранившейся исконной лексикой наблюдается большое количество разноплановых заимствований из русского языка.

Статья посвящена диахроническому исследованию устойчивого выражения куда ни кинь на материале Национального корпуса русского языка. В работе выделяются два его значения: (1) визуальное (‘куда ни посмотри’) и (2) ментальное (‘о чем ни подумай’). Корпусные данные свидетельствуют о том, что первой в активное употребление вошла более абстрактная семантика (2). Если исходить из того, что значение (1) появилось из (2), то развитие куда ни кинь противоречит классической теории метафоры, подразумевающей осмысление абстрактного через конкретное. Обратившись к истории близких выражений как ни кинь, куда ни кинь глазом/взгляд, а также пословицы куда ни кинь, всюду клин мы предположили, что причина данного противоречия кроется в контаминации нескольких конструкций. Изначально куда ни кинь стало употребляться как самостоятельное выражение в результате опущения второй части пословицы и унаследовало от нее ментальную семантику. Новый этап развития был связан с появлением эллиптического варианта конструкции куда ни кинь (глазом/взгляд), которая, в свою очередь, характеризовалась визуальным значением. Таким образом, порядок формирования значений куда ни кинь отражает не семантическое развитие от абстрактного к конкретному, а формальное совпадение в одном выражении разных конструкций.

В статье рассматривается происхождение и функционирование слова супúр и его вариантов (супúрчик, супéрик и др.) со значением ‘перстень, колечко со вставкой из камня или стекла’. Эти слова прежде (в 2009 г.) уже подробно изучались И. Г. Добродомовым на страницах «Вопросов языкознания», где были представлены случаи их употребления (в основном в художественной литературе) и сделаны выводы о заимствованной природе этих слов — их происхождении от фр. soupir ‘вздох’ с актуализацией идеи кольца как памятного подарка. Авторы настоящей работы полагают, что этой версии недостает семантических и социолингвистических оснований, и, присовокупляя к уже имеющимся данным об использовании этих слов обширные диалектные материалы с широкой географией, предлагают версию об их исконном происхождении в рамках гнезда с корнями пир- / пер- / пор- (дериватов праслав. *perti, *pьrǫ). Таким образом, по мнению авторов, во внутренней форме этих слов отражен признак «запертости» камня в кольце, его закрепленности в нем, — существенный признак для подобных ювелирных изделий.

В статье исследуются языковые средства, используемые для передачи звуковых сигналов птиц в индивидуально-авторской картине мира М. Пришвина. С помощью программы AntConc работа выполнена в два этапа, в результате чего была сформирована картина орнитофоносферы писателя как сложного, разноуровневого явления. Сначала были выделены все орнитонимы, встречающиеся в художественных произведениях и дневниковых записях М. Пришвина, а затем были проанализированы наиболее яркие глагольные и именные звукоописывающие лексемы. Авторы придерживались традиционной классификации при описании звуков, издаваемых птицами, что позволило дифференцировать голосовое разнообразие пернатых в творчестве М. Пришвина по степени громкости, силе звучания, высоте, тембровой окраске, темпу и четкости. Применение корпусного анализа собранных данных помогло создать комплексную картину, отражающую многослойную и индивидуальную орнитофоносферу писателя, демонстрируя его глубокое понимание и чуткое восприятие окружающего мира. Анализ лексического богатства и лингвистической изысканности языка М. Пришвина при фиксации голосов пернатых не только раскрывает уникальный подход писателя к орнитологической теме, но и предоставляет читателям возможность глубже воспринимать истинный голос природы через призму его художественного и дневникового наследия.

Целью исследования является выявление смысловой составляющей орнитологической метафоры в словесной баталистике конца XVIII — начала XIX в. Для достижения поставленной цели в статье определяются источники художественной образности батальной поэзии, на материале «Собрания стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» раскрываются поэтические механизмы создания объемного образа, обладающего высокой силой воздействия. Установлено, что орнитологическая метафора, образующая особо значимый пласт метафорики «Собрания...», функционирует как устойчивая номинация для представления оппозиции «воин — враг», как образ-замена для создания батальных картин и как образ-эмблема, наделяющая поэтический текст через визуальную символику дополнительными смыслами. В статье проводится сопоставление тенденций использования и особенностей конструирования орнитологической метафоры в былинах, исторических песнях, древнерусской воинской повести с батальной поэзией М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, поэтов-очевидцев событий Отечественной войны. В результате проведенного исследования доказано, что орнитологическая метафора в качестве инструмента визуально ориентированного воздействия прошла путь от традиционно закрепленной семантики к индивидуальным контекстуальным смыслам, сохранив при этом свои основные, ядерные значения — создание образа воина, врага, сражения, победы. Утверждается, что словесная баталистика 1810-х гг., развивающаяся в свете смены художественных парадигм, была ориентирована на трансформацию изобразительной системы, постепенный отказ от аллегорических картин в пользу онтологически наполненного образа. В поэзии периода Отечественной войны 1812 г. выявлен процесс индивидуализации метафоры, пополнение орнитологических образов дополнительными символическими оттенками и смыслами, коррелирующими со сложившимся во время войны 1812 г. в русском обществе мировоззрением.